(no subject)
Центральный пляж города Таганрога. Я вылезаю из мутных зеленых вод Азовского моря и, медленно ковыляя, тащусь к турнику посреди пляжа, чтобы пару раз подтянуться. Турник занят девочкой лет пяти-шести, гибкое хрупкое создание, которое умудряется спокойно подтягиваться, делать выходы силой и переворотом и вообще вертится на турнике, как у себя дома. Я зачарованно смотрю на нее, не скрывая зависти.
Женщина, по видимому мама, заметив меня, спохватывается:
- Ксюша, Ксюша, пусти дядю на турник!
Девочка спрыгивает и делает пару шагов в сторону, с интересом за мной наблюдая, я благодарю её кивком головы, поднимаю руки и прыгаю вверх - прыжок получился слабый и я еле-еле успеваю ухватиться за турник руками.
Девочка продолжает смотреть, я напрягаюсь и начинаю двигать тело вверх - с огромным трудом сгибая руки в локтях, чувствуя, как родная мать-планета вцепилась в меня своим гравитационным полем и явно не хочет отпускать, удушая своей материнской любовью, но все же вытягиваю подбородок до уровня железной трубы, за которую цепляюсь пальцами, и обессиленно падаю вниз, на вытянутые руки. Второй раз идет гораздо сложнее, хочется помочь телу, дернув несколько раз бедрами, как бы отталкиваясь от пространства, но это считается позорно и некрасиво и такие подтягивания не засчитывают, и я тянусь, тянусь, только за счет рук, и секунд через пять, которые кажутся мне вечностью, таки-вижу почти перед глазами эту чертову трубу, понимаю, что третьего раза мне уже не вытащить, так что можно расслабиться и рухнуть вниз, разжав пальцы, чтобы приземлиться пятками на песок.
Девочка, стоящая рядом, ехидно улыбается, и говорит, повернувшись в сторону мамы и обращаясь как бы к ней, но нарочито громко, так, чтобы слышал и я:
- Хм, что ж это за дядя такой, который даже подтянуться не может?
Мама начинает ей что-то возмущенно говорить, про то, что когда она будет в возрасте дяди, тогда на нее и посмотрим, я тоже могу сказать очень много в свое оправдание - что за весь год я не пробовал подтягиваться, а сидел сиднем на жопе, что её кормят родители и у неё хватает времени на занятия спортом, а мне приходится обеспечивать себя и семью, что сейчас перед тем, как лезть на турник, я минут сорок плавал брассом, иногда переходя на кроль, а иногда - отдыхая на спине, но никогда - вставая ногами на землю, что перед тем, как попасть на пляж, я пробежал пятнадцать километров по городу, при температуре в плюс тридцать пять, и все это до завтрака, и что после всего этого мышцы рук и ног у меня болят и почти не слушаются, сердце тоже, наверное, не в самой лучше форме, воды и глюкозы в организме почти не осталось и кровь похожа на густой суп, что я вешу раз в пять больше этой девочки, и мои подтягивания в пять раз более ёмкие, чем её...
Я очень много могу сказать этой девочке, сделать сердитое лицо и громкий возмущенный голос, давить авторитетом и возрастом, и даже, наверное, в конце концов убедить её хотя бы отчасти в своей правоте, но я не вижу в этом никакого смысла и просто ухожу вдаль по пляжу, едва переставляя ноги. Мне просто стыдно.
Я понимаю, что она права.
Женщина, по видимому мама, заметив меня, спохватывается:
- Ксюша, Ксюша, пусти дядю на турник!
Девочка спрыгивает и делает пару шагов в сторону, с интересом за мной наблюдая, я благодарю её кивком головы, поднимаю руки и прыгаю вверх - прыжок получился слабый и я еле-еле успеваю ухватиться за турник руками.
Девочка продолжает смотреть, я напрягаюсь и начинаю двигать тело вверх - с огромным трудом сгибая руки в локтях, чувствуя, как родная мать-планета вцепилась в меня своим гравитационным полем и явно не хочет отпускать, удушая своей материнской любовью, но все же вытягиваю подбородок до уровня железной трубы, за которую цепляюсь пальцами, и обессиленно падаю вниз, на вытянутые руки. Второй раз идет гораздо сложнее, хочется помочь телу, дернув несколько раз бедрами, как бы отталкиваясь от пространства, но это считается позорно и некрасиво и такие подтягивания не засчитывают, и я тянусь, тянусь, только за счет рук, и секунд через пять, которые кажутся мне вечностью, таки-вижу почти перед глазами эту чертову трубу, понимаю, что третьего раза мне уже не вытащить, так что можно расслабиться и рухнуть вниз, разжав пальцы, чтобы приземлиться пятками на песок.
Девочка, стоящая рядом, ехидно улыбается, и говорит, повернувшись в сторону мамы и обращаясь как бы к ней, но нарочито громко, так, чтобы слышал и я:
- Хм, что ж это за дядя такой, который даже подтянуться не может?
Мама начинает ей что-то возмущенно говорить, про то, что когда она будет в возрасте дяди, тогда на нее и посмотрим, я тоже могу сказать очень много в свое оправдание - что за весь год я не пробовал подтягиваться, а сидел сиднем на жопе, что её кормят родители и у неё хватает времени на занятия спортом, а мне приходится обеспечивать себя и семью, что сейчас перед тем, как лезть на турник, я минут сорок плавал брассом, иногда переходя на кроль, а иногда - отдыхая на спине, но никогда - вставая ногами на землю, что перед тем, как попасть на пляж, я пробежал пятнадцать километров по городу, при температуре в плюс тридцать пять, и все это до завтрака, и что после всего этого мышцы рук и ног у меня болят и почти не слушаются, сердце тоже, наверное, не в самой лучше форме, воды и глюкозы в организме почти не осталось и кровь похожа на густой суп, что я вешу раз в пять больше этой девочки, и мои подтягивания в пять раз более ёмкие, чем её...
Я очень много могу сказать этой девочке, сделать сердитое лицо и громкий возмущенный голос, давить авторитетом и возрастом, и даже, наверное, в конце концов убедить её хотя бы отчасти в своей правоте, но я не вижу в этом никакого смысла и просто ухожу вдаль по пляжу, едва переставляя ноги. Мне просто стыдно.
Я понимаю, что она права.
